Характеры и станции (Евгений Добровольский)

Авария

Седьмого апреля 1977 года был четверг. Будний день, но какой-то религиозный праздник, потому что в старинной кирпичной церкви рядом с шахтой звонили во все колокола.

У открытых ворот на стройплощадку первого участка стоял, скособочившись на сторону, голубой ЗИЛ с бортовым прицепом, и уже в этой его, с позволения сказать, вольной позе было что-то оскорбляющее чувство инженерного порядка. В другое время Нариман Александрович ну никак не прошел бы мимо, а сейчас было совсем не до того.

С утра, помнится, он поехал на Рижский радиус, там возле будущей станции "Медведково" вместе с молодым начальником участка Витей Ивановым ходили по трассе перегонного тоннеля. Медведково не центр, воздух тут чище, загазованность меньше, зелени больше, на душе было по-весеннему светло и прозрачно, чему в значительной мере способствует сам открытый способ, который в хорошую погоду, по сути своей, много лучше подземного. Особенно по весне. Он как раз об этом и говорил Иванову. Шутил. Настроение было хорошее, можно сказать, отличное еще и потому, что участок Иванова считался благополучным.

И вдруг в одиннадцатом часу, а точнее, в десять двадцать его вызвали к телефону.

- Нариман Александрович, - срывающимся голосом докладывал диспетчер. - "Таганку" топит! Там уже вовсю...

- Конкретней?

- Мнения противоречивые.

- Выезжаю, - сказал он в трубку и, видимо, изменился в лице, потому что Витя Иванов посмотрел на него недоумевающим взглядом, и взгляд его запомнился.

Садясь в машину, он сказал шоферу:

- Саша, на "Таганку" в быстром темпе.

Вот уж несколько лет прошло с того дня. Сколько раз потом приходилось ему ездить этим путем - от Медведкова до Таганки, до улицы Володарского, где высился копер метростроевской шахты 404-бис, но ни разу так быстро не получалось. Он даже шофера расспрашивал: "Саша, ты что, правила дорожные тогда, что ли, нарушал?" - "Да нет, Нариман Александрович. Само получилось".

На "Таганке" первым встретил его главный механик Люциан Владиславович Брилль, горняк, на Шпицбергене работавший и в Подмосковном бассейне, человек опытный, вполне авторитетный. Он снял каску, рукавом мокрой спецовки вытер лоб.

- Нариман Александрович, вода бурно поступает. Ваше решение?

Тут же был главный энергетик Горшенин, большой, рыжий, лысый, торопливо пожал руку. "С праздником весны", - попробовал пошутить, но не вышло. Никто не улыбнулся.

Рядом с Горшениным стоял начальник участка Алексей Лыхо. Спецовка на груди распахнута, и ворот клетчатой красной с белым ковбойки не застегнут, пуговка оторвана, нитка торчит. Все ясно: душно стало, рванул рубаху по русскому обычаю.

- Алексей Алексеевич, - сказал Нариман Александрович, кладя руку ему на плечо, - в горном деле еще и не то бывает. Людей всех вывели?

- Все на-гора.

- Уже хорошо. - Кинул взгляд налево, направо. Суеты не было. - В руки себя возьми, природное, понимаешь ли, явление... - сказал твердо, чтоб хоть как-то успокоить, или, точнее сказать, приободрить, товарищей, хотя отлично понимал и скрывать не собирался, что списывать все на природу неубедительно, и, поправив белую монтажную каску, скомандовал:

- В шахту!..

Клеть мягко опустилась. Лязгнуло железо клетьевого ограждения.

Как обычно, позванивали тросы, но этого привычного лифтного звука слышно почти не было. Все подземное пространство шахты было заполнено шумом бегущей воды. Уровень ее повышался. Затопляло руддвор, в мелкой водяной пыли тускло, как в осеннем тумане, горели лампочки.

- Ниагара! - сказал Люциан Владиславович.

Так что же произошло утром седьмого апреля в шахте 404-бис и можно ли было заранее с достаточной степенью вероятности предвидеть подземное наводнение? Как могло случиться такое?

День начинался на шахте вполне обычно. Утренняя смена разошлась по своим рабочим местам. Проходчики из бригады Шепелева, знатного метростроевского бригадира, бурили шпуры. Звено Юрия Коршунова работало опережающую наклонную штольню, чтобы потом широким фронтом начать наклонный ход пересадочного узла на Ждановско-Краснопресненскую линию. Звеньевой - человек молодой, но проходчик опытный, настоящий горняк, рубал уголек и на Метросгрое не первый день.

Когда неожиданно сверху хлынула вода, Коршунов понял, что советоваться не с кем, решение надо принимать самостоятельно и немедленно. Про себя он решил, что наткнулись они на подземное озеро, и бегом вывел звено наверх. Вывел профессионально. Проходчики без промедлений поднялись на-гора: ни лишней суеты, ни паники не было, хотя подземная стихия - это всегда стихия, не раз случалось видеть, как патентованные храбрецы, сорвиголовы и рубахи-парни под землей робели и делались скромными, как дети дошкольного возраста.

В готовые выработки мощным потоком шла вода с устоявшимся, каким-то едким, по определению бригадира Шепелева, "конюшенным" запахом. Будто столетия была она взаперти, чтоб потом коварно рухнуть с тридцатиметровой высоты вниз и растечься по будущим тоннелям, тупикам, камерам съезда, станционному залу и всем прочим готовым вчерне выработкам.

Бригадир Шепелев действия своего звеньевого одобрил целиком и полностью. Позвонили диспетчеру в СМУ. Приехали главный механик, главный энергетик...

Вода прибывала.

Из летописей известно, что Москву поставили на семи холмах. Первый холм - Кремлевский, седьмой - Таганский. Нариман Александрович Простов летописей не читал. Он горняк, не историк. Но насчет одного холма, а именно Таганского, он может прочитать целую лекцию, хотите в историческом, хотите в современном инженерно-геологическом плане. Холм, положа руку на сердце, надо сказать, весьма каверзный.

Геологической разведкой досконально изучен каждый метр Таганской площади, известно, где, на какой глубине лежат пески четвертичного периода, глины обычные, известняки разных толщ, как идут пласты, но тем не менее проходчик ни в коем случае не застрахован от неожиданностей. Вот и в то буднее утро седьмого апреля звеньевой Юра Коршунов сразу заметил, что приток воды явно увеличивается. Это они только начали бурить шпуры, повода бить тревогу еще не было, но про себя Коршунов решил, что надо смотреть в оба, так что, когда из забоя полилось со змеиным прямо-таки шипеньем, з Коршуновском коллективе все было "на товсь".

Они стояли внизу, начальник СМУ-6 Нариман Простов, его главный механик, главный энергетик, начальник участка. Вода прибывала на глазах. Казалось, она дышит. Еще сантиметр. Еще... И откуда взяться такому количеству воды под Таганской площадью? В самом деле на подземное озеро, что ли, наскочил Коршунов? Но если так, то у озера этого есть определенный объем, сколько-то там тысяч кубов, все это изольется, и с минуты на минуту подъем воды в выработках должен прекратиться. Не Байкал же это, в самом деле! Уровень стабилизируется, затем можно надеяться, что насосы сделают свою работу.

- Если до кабелей доберется, крепко шарахнет.

- Подождем, до взрыва время еще есть.

- Не может же она до бесконечности поступать и поступать, сейчас уровень стабилизируется, с минуты на минуту.

- Вашими бы устами...

Так они переговаривались, четыре инженера, шагая в центральный камерон, где на бетонных фундаментах стояли четыре высоконапорных насоса и вовсю гнали на-гора наступающую воду. По всем расчетам их мощности на все вероятные случаи хватало за глаза и с походом. Но вот случилось невероятное. Как выяснилось позже, воды прибывало так много, что справиться с таким притоком насосы не могли.

По проекту станция "Марксистская" представляет собой сложный комплекс сооружений с пересадочными узлами, которыми все три Таганских метровокзала завязываются в единый подземный организм. "Марксистская" должна была стать первой станцией Калининского радиуса, и когда строительство ее поручили шестому СМУ, Простову говорили, между прочим, что его коллектив третий раз на Таганке, что традиций нарушать нельзя, будто он отказывался, боясь трудностей, или искал объект полегче.

Третья "Таганская", так третья "Таганская"...

Они только сдали "Кузнецкий мост". Сдали с высокой оценкой. Поздравления были и правительственные награды, он получил второй орден Трудового Красного Знамени, и самое главное, он понял, что весь их коллектив здорово сработался, будто не строительная это организация, а большой, слаженный оркестр, где каждый знает, что ему нужно играть, какую партию, и вот настало самое время показать уменье, квалификацию, уровень мастерства.

Новый радиус метрополитена. Будто в судьбе новый радиус, и многое можно начать сначала. Первая станция - "Марксистская", потом "Площадь Ильича", "Авиамоторная", "Шоссе Энтузиастов", "Перово", "Новогиреево", весеннее нетерпение какое-то, восторг прямо-таки комсомольский, безудержный, и ощущение такое, будто летишь над зелеными полями, река внизу петляет, тени от облаков плывут, а ты набираешь высоту, покачивая крыльями. Первый раз самостоятельно, без инструктора. Он ведь летчиком собирался быть. О подземной работе не думал. Ему как раз над землей хотелось парить.

Весна, харьковский аэроклуб, инструктор-пилот Моисеенко говорит: "Нариман, будешь всю жизнь, как я, под крылом". Самолет Як-18. Взлет, набор высоты, мелкие виражи, глубокие виражи, срыв в штопор, спираль, скольжение... Все это он постиг с оценкой "отлично" и по окончании курса был рекомендован в школу ВВС, но летчиком не стал. Закончил архитектурный техникум и в общем прокуренном вагоне пассажирским поездом поехал из Харькова на Урал, в город металлургов и строителей Нижний Тагил.

На Урал ему захотелось потому, что молодой был, энергичный, мечтал о неожиданном повороте в судьбе, все искал какой-то необыкновенной работы. В Тагиле с Надей познакомился, сделал предложение, фото ей свое подарил, на обороте решительной рукой написал: "Пусть милый взор твоих очей скользит по карточке моей". Сейчас смешно, а тогда это все всерьез писалось. Молодость лирику любит, стихи, романсы. Но вот приходит зрелость...

Казалось, насосы работают, надрываясь, из последних сил. Пора было "вырубать" энергию, но все еще надеялись, что подъем вот-вот кончится, насосы возьмут свое и вода пойдет на убыль.

Простов стоял, опершись о литой кожух насоса. Кожух был весь в мелких капельках: это водяной пар конденсировался на масляной, равномерно подрагивающей поверхности. Пахло горелыми сальниками, мокрой ветошью и затхлостью подземного озера. Если вода доберется до кабелей, будет взрыв. Есть на этот случай строжайшие инструкции, любой горняк знает о такой опасности. Но вот они стояли в насосной, четыре инженера-горняка, и, рискуя, ждали чуда. Чуда им хотелось. А вдруг кончится через минуту, стоит ли тогда выключать насосы, ведь излишняя осторожность дорого будет стоить: затопит все и оборудование менять придется...

Они ждали до последнего. Это точно! До крайнего рубежа. Вода уже подошла к кабелям, и, когда стало очевидно, что чуда, увы, не будет, Простов приказал выключить энергию.

Стало темно. Остановились насосы, и только грохот ниспадающей воды наполнял все подземное пространство, будущую станцию "Марксистскую", шестьдесят пять тысяч кубических метров, пройденных на глубоком заложении.

Инженер Нариман Простов сухощав и подвижен. Взгляд у него быстрый, пожатие руки резкое. Родился он в Харькове в 1925 году, и Нариманом назвал его отец Александр Ильич Простов в честь активного борца за Советскую власть Наримана Нариманова.

В Харькове на тихой Гореловской улице стоит их домик - три окна в палисадник и на крыльце коврик.

Его жизнь началась с этого крыльца. Отсюда пошел он в школу, засунув книжки за ремень, отсюда отправился в "ремеслуху" при харьковском заводе "Серп и молот", сюда вернулся из Германии... Угнали его, мальчишку, в сорок третьем году.

Он вернулся сюда, на Гореловскую улицу, в лохмотьях, пропахших вокзальной карболкой и сухим жаром санпропускников, в истоптанных опорках. Мать увидела его в окно. И закрыла лицо, и заплакала, и показала ему рукой, чтобы он скинул с себя всю одежду. Глотая слезы, он разделся на крыльце и голым вошел в родительский дом.

Он всегда считал себя счастливым человеком. Счастливым и удачливым. И тогда, седьмого апреля, когда, сгорбившись, как богомольная старушка, шел он по колено в воде, в кромешной тьме к подъемнику и за спиной ревела стихия, он, может быть, первый раз подумал, что ему не повезло.

Он не думал о том, что теперь его снимут с работы, будут обсуждения, разбирательства. Кто-то будет сочувствовать, кто-то злорадствовать, найдутся защитники и злопыхатели. Он не думал об этом. Ему жалко было, что кончилась весна! Что праздник кончился!

Над Таганкой сияло радостное апрельское солнце. Небо было синим до бесконечности. В церкви все еще звонили колокола, и с площади доносился гул проносящегося автотранспорта. Огромный город жил обычной своей жизнью, и причастность к этой обычной надежности как-то сразу успокоила и поставила все на свои места.

- Что будем делать, Нариман Александрович? - его спросили.

Рис. 55. Сооружение тоннеля механизированным комплексом на Калининском радиусе

Он ответил:

- У ствола построим клети. Установим насосы в три яруса. Все бригады переведем на другие участки. Тут дело долгое будет.

О случившемся уже доложили руководству Метростроя. Приехали товарищи из Министерства транспортного строительства. Поползли слухи, что на Таганке такое случилось, что ни в сказке об этом сказать, ни пером поведать. Но ни суеты, ни паники не было.

Разное ему пришлось пережить в тот день - и минутное отчаяние, и теплое дружеское сочувствие, и прекрасное чувство деятельной решительности. И слова он разные слышал. Но было, и он мимо этого пройти не может, болезненно-ранимое чувство своей вины: будто он это озеро выпустил.

Была в его судьбе другая весна. И вспомнилось. Заголовки в газетах: "Мировой рекорд Наримана Простова!" Интервью по радио. Телевизионный "Голубой огонек". И поздравительная телеграмма, подписанная самим Полежаевым: "Поздравляю Вас с присвоением высокого звания заслуженного строителя РСФСР за установление рекорда скоростной проходки по сооружению тоннеля - 338 погонных метров в месяц".

Он пришел на Метрострой в декабре 1952 года, сразу по окончании Харьковского горного института. Первая его шахта, первое детище росло в старых арбатских краях, точный адрес - Серебряный переулок, шахта № 451. Они работали тогда перегонный тоннель между станциями "Смоленская" и "Арбатская", так что к тому времени, когда в стволе шахты будущей станции "Марксистская" появилась вода, у него уже кое-какой опыт имелся. Он начинал начальником смены и прошел по всем, на его взгляд, главным производственным ступеням - начальник смены, участка, главный инженер, начальник СМУ...

К пятидесятилетию в многотиражке "Метростроевец" под рубрикой "Наши юбиляры" поместили его портрет в профиль и статью - "Вся жизнь - горение и творчество". Не правда ли, скромный заголовочек?

Автор писал: "За годы работы на Метрострое Н. А. Простов внес более ста рационализаторских предложений, что несомненно содействовало прогрессу метростроения и дало возможность получить свыше двух миллионов рублей... Он еще молод. Ему всего 50 лет".

В апреле, когда на третьей "Таганской" случилась беда, ему было пятьдесят два. Говорят, опыт приходит с возрастом. Верно. Но не возраст главное. Главное - отношение к делу. Отношение к жизни, к людям, которые рядом. К самому себе.

В ту ночь, в первую ночь, когда вечерняя смена не спустилась в подземные выработки затопленной станции, он никак не мог уснуть.

Принял какое-то снотворное или просто успокоительное. Надя посоветовала. Пошел на кухню, сидел в трусах на холодной табуретке, курил, стряхивая пепел в раковину, и мысли были чугунные.

Кончалась радость, молодость кончалась. И не хотелось загадывать наперед, что будет, как. И еще он подумал, будто наблюдая за собой со стороны: неужели вот так вот и кончается человек? Был Нариман Простов - и нет Наримана Простова.

Заснул он трудно, с тяжелой головой, а проснулся, как всегда, в седьмом часу бодрый, свежий. Взглянул на себя в зеркало в ванной и удивился. И обрадовался. Весна не кончалась!..

Приступая к строительству будущей станции, они в своем СМУ решили вести работы через существовавший вентиляционный ствол. С самого начала это дало возможность разумно разместить строительную площадку, значительно сократить затраты на временные сооружения и на весь горный комплекс, уменьшив подготовительный период. Они не стали сносить старинные дома по Гончарному проезду и церкви исторической не тронули. Шутили по этому поводу: "У нас церковь отделена от Метростроя". Все складывалось вполне удачно. Они первыми вышли на трассу Калининского радиуса и приняли весьма четкую организацию работ. Сначала они брались за перегоны под действующей "Таганской"-кольцевой. Там следовало действовать особо аккуратно и с ограничением буровзрывных работ. Это увеличивало сроки строительства, но, как известно, на каждый секрет есть свой все ставящий на место винт, и нет таких крепостей, которые бы наша не брала. Они прежде всего взялись за перегоны, чтоб включить в работу сразу два рудничных двора. Это открывало широкий фронт и обеспечивало одновременную работу двух станционных и еще трех перегонных забоев. На этом они выигрывали во времени, сокращая сроки и, как принято говорить, опережая жесткие графики.

Был и еще один момент, который если и не стал решающим, то тем не менее позволил им в будущем оказаться на должной высоте. Одни доказывали, что надо начинать с левого тоннеля. Он ближе к рудничному двору, в нем раньше, чем в правом, можно организовать эффективную откатку породы. А это, между прочим, не так мало. Но те, кто видел задачу в целом, стояли на том, что начинать надо как раз с правого тоннеля, пусть он дальше, но из него сооружать пересадочный узел на "Таганскую" Ждановско-Краснопресненского диаметра, а там большой объем. И заботиться о нем надо заранее.

Победило второе мнение, на этом они выигрывали три месяца. Девяносто дней, день в день.

Когда проходят тоннели глубокого заложения, пересадочные узлы - самые трудоемкие объекты. Тут надо все рассчитывать наперед, начинать бодро и не надеяться на штурмы и авралы.

Технология была основана на беспрерывной работе комплексных проходческих бригад в заранее осваиваемых забоях. Бригада только еще собирается перейти на новый участок, а одно звено уже готовит ей фронт. Так прошли они участок камеры пересадки и перешли в подготовленный забой пересадочного узла. Это, в общем-то, уже инженерные тонкости достаточно сложные и не всем интересные, но по причине случившегося 7 апреля заслуживающие пристального к себе внимания.

Они вперед шли, опережая сроки. У них на "Марксистской" все хорошо было подготовлено. В правом тоннеле шла бригада Ильи Ивановича Шепелева, три звена по двенадцать человек, в левом - бригада Баранова Бориса Егоровича. На таких бригадиров можно положиться, коллективы у них сработанные и каждый шаг был определен заранее. Но если случилась беда, то все летит непонятно куда, процесс становится неуправляемым и самые четкие, сто раз выверенные планы смотрятся несбывшейся мечтой.

Утром восьмого апреля вода стояла в стволе наглядным подтверждением всемирного действия закона о сообщающихся сосудах и выше не поднималась. Когда сверху в ствол кидали камешек, через несколько секунд из сырой глубины доносилось звонкое плюханье.

- Воду мы откачаем. Кабели заменим... Оборудование, что там осталось, приведем в порядок и через пару месяцев молодцами будем, - рассуждал Простов вслух. - Через два месяца...

- А через полтора года не хотите? - возражали ему. - Сейчас бы туда водолазов запустить, они б порассказали кое-что...

По лестнице, мокрой и узкой, как корабельный трап, Простов спустился вниз, светя себе под ноги карманным электрическим фонариком.

На черной поверхности плавали стружки, щепки. Вода была спокойной и прохладной. Он опустил в нее ладонь. И на секунду, как при белой магниевой вспышке, он увидел всю затопленную станцию, все шестьдесят пять тысяч кубических метров, пройденных по породе, сорванные потоком переходные мостики, опрокинутые вагонетки, перевернутые блокоукладчики, тюбинги, бревна. Он вынул ладонь из воды, взглянул на Лыхо, стоявшего на три ступеньки выше.

- Вода комнатной температуры.

- Ох и намучаемся мы с ней, Нариман Александрович!

- Ты Гюго "Отверженные" читал?

- Может, и читал. А что?

- Там пушку на корабле во время шторма сорвало...

- Так то пушку!..

У ствола монтажники уже кончали строить клети и начинали устанавливать на них насосы, доставленные из УММ - Управления механизации Метростроя.

Наметили две трассы для водостоков и разложили по ним трубы. Одна нитка тянулась по улице Володарского, другая - прямо на набережную. На все это ушло семь дней. Ровно неделя, и 14 апреля с началом утренней смены насосы погнали воду.

Разлившееся подземное озеро выкачивали трое суток. На четвертые сутки последовало известие: "В шахте сухо!"

Сухо - понятие относительное. Но он так долго ждал этого известия, что сразу решил спуститься в шахту. Пешком двигаться по штольне было невозможно. Плыли на плотике, сколоченном из подручных средств, отталкиваясь шестами, и в зыбком свете электрических фонариков возникала перед ними страшная картина разрушения.

Погрузочные машины, электровозы, тюбингоукладчики, тельферы, лебедки - все надо было менять. Намокшие сорванные кабели торчали из воды, как дохлые черные змеи, в станционном зале текло сверху, валялись поломанные подмостки, пахло болотом, отовсюду нависала грязь, будто плыли они не по тоннелям, облицованным тюбингами, а по узким пещерам, поросшим сталактитами и сталагмитами.

В кабинете Простова напротив его рабочего стола висит на стене общий вид подземного зала станции "Марксистская". Выделяются красные мраморные колонны, пластика которых ассоциируется с поднятыми знаменами - так говорили, когда обсуждался проект. Изящные люстры, флорентийская мозаика. На облицовку колонн и платформенных стен пойдет красный мрамор Новоселицкого месторождения. Цоколь путевых стен - из гранита "возрождение" и габбро, сами стены - из полированного мрамора газган, как задумали архитекторы Алешина и Волович.

Он так привык видеть перед собой подрамник, на котором изображена его станция, что ее образ сложился у него четко и определенно. Его новая станция нравилась ему. Она была аккуратной, строгой, величественной, и, когда он плыл на шатком плотике по грязной сырой пещере, ему было физически больно за свою станцию.

Первыми вниз пошли электрики, монтажники... Осушенные выработки принимали нормальный вид, а в начале мая столкнулся он в шахте с бригадиром Шепелевым. Поздоровались.

- Ну как? - он спросил. - Как думаешь, Илья Иванович, управимся?

- А чего, - Шепелев передернул плечом. - И не то бывало. Справимся!

И засмеялся белозубо и весело. И легко стало.

- Спасибо, Илья Иванович.

Через два месяца последствия наводнения были ликвидированы полностью. Шахта заработала, и постепенно все перипетии той весны стали забываться. Шутки даже появились на эту тему.

Год прошел с той весны, и два года... Однажды теплым апрельским вечером он поднялся из шахты. Нахлобучив каску, шел к машине. Остановился. Темнело. В высоком доме напротив горели окна. Люди ужинали, купали детей, смотрели телевизор, и синие кинескопные отсветы дрожали на стеклах.

Он снял каску. Вытер лоб.

Насколько хватало глаз горящими этажами высился вокруг огромный город. За каждым окном были люди. Знакомые и незнакомые. Миллионы людей. И он был среди них. Уважаемый человек Нариман Простов. Он делал очень нужную для всех этих людей работу. Очень трудную.

Он готовил к сдаче свою станцию.