Горы и годы труда

Сколько способен сделать один человек, определяется не только умом и усердием, но и условиями их применения. Инженер Танкилевич считает, что наши заслуги - это прежде всего достоинство времени, в котором живем и трудимся. И что в инженерной формуле успеха фактор времени главенствует и диктует.

Из Донбасса с Западной-Капитальной в 1932 году приехал в Москву завшахтой на первый съезд шахтостроителей. Совсем молодой был докладчик, но он представлял самые глубины нового опыта: на двух стволах 8-метрового диаметра прошли 15-метровые толщи плывунов, и хорошо прошли. Доклад попал в технический журнал.

Между заседаниями донецкие инженеры гуляли по столице, обогащали себя всячески, но только одного не узнали и не приметили: что где-то там у них под ногами уже грызут недра проходчики Метростроя и началась уже схватка с лавинами плывунов.

А Москва приметлива и чутка: месяца три спустя два донецких специалиста по плывунам, А. Г. Танкилевич и А. А. Карплюк, вызваны были в Москву. К 23 июля еще ни один ствол не был пройден. 25 июля пошел вглубь ствол шахты 22-бис, - это был, так сказать, дебют молодого начальника шахты Танкилевича. А 29 августа были пройдены все 26 метров ствола.

Три главных достижения зачтены были новому начальнику, три кита успеха: ствол пройден без нарушений техники безопасности, без нарушений сроков, без нарушений норм качества. На всю долгую инженерную жизнь остались железным законом эти три первейших правила.

- Обратите внимание, - говорил мне спустя 42 года седовласый ветеран отечественного метростроения Абрам Григорьевич Танкилевич, один из старейших в тоннельном генералитете страны, - обратите внимание, что я ставлю технику безопасности на первое место. Кто этого не понимает или не согласен, пусть подыщет себе другую работу.

Торжественный вечер в Колонном зале. Первый успех метростроевцев! Благодарность и премия молодому инженеру, отличившемуся в борьбе с самым коварным врагом проходки.

Военное понятие: развивать успех. Тут дело зависит от того, как первый успех понят и оценен. Горняки Донбасса, войдя во вкус, вознамерились - в этой хорошей атмосфере московской приязни и ласки - показать столице, как надо обустраивать шахты по правилам горного дела. Пока что тащили породу маленькими бадейками краном-укосиной, куда ж это годится! Созрела, понятно, идея возведения достаточно мощных и по возможности аккуратных копров, эстакад, идея традиционного шахтного клетьевого подъема, дотоле не применявшегося в Москве.

Виданное ли дело, в столице - копры! На техническом совещании высмеяли фантазера Танкилевича. Да и кто разрешит эту дощатую архитектуру! "Он думает, это ему Донбасс, он Москву спешит украсить своими балаганами..."

Но, конечно, тут дело было не в эстетических вкусах, хотя, как мы потом убедились, метростроевские копры и эстакады неплохо вписались в столичную уличную эстетику, и мы теперь любуемся сохранившимися снимками той поры. Дело было в экономике. Грунт не вываливать из бадей, чтобы затем лопатами грузить в автомашины, а смонтировать пути, бункера, опрокиды, пустить вагонетки. Из бункеров грунт собственным весом вываливается в поданную автомашину, а там, на эстакаде, вагонетки попадают на лобовой опрокид. Понятно, при шахтных сооружениях - душкомбинат по особому проекту, столовая, контора прораба.

Теперь, спустя десятилетия, это уже веселый эпизод, а тогда были горечь и обида. С совещания Танкилевич пошел как побитый. Шел и считал: это ж мы так восемь лет будем строить вместо трех! Наутро наладил первую смену и пошел к начальству на крутой разговор. Вот так ставится вопрос: не примете горняцкую идею - отпустите в Донбасс обратно, там тоже хватает работы.

В этом месте возникает один из самых волнующих кадров в киноленте биографии: Павел Павлович Ротерт вступается за дерзкую идею молодого горняка и бросает свой авторитет на чашу весов в пользу Танкилевича. В наших разговорах имя это возникало много раз: Ротерт был кумиром молодых инженеров, Ротерт был для них эталоном технической культуры и производственной основательности, Ротерт был этическим идеалом руководителя - и мягкость, и непреклонность, и чуткость, и суровая требовательность, и деликатность, и нелицеприятность. Ротерт сказал:

- Раз мы доверили 22-бис Танкилевичу, то давайте-ка доверим ему и всю организацию работ по его замыслу, да и зачем нам все участки оборудовать по одной схеме... Пусть будет по-разному. А мы с вами, технические руководители, потом посмотрим и выберем лучшие решения, и будем что-то рекомендовать уже всем.

Ну, спасибо! Сломлено серьезное препятствие. Счастливый выдался день, жаль только, что уплыло пять часов светлого солнечного времени, а до завтра так далеко еще. Не терпится начать работу на площадке. Были такие моменты и у инженеров, и у рабочих, когда не знаешь, как скоротать черную ночь, она непрошено втискивается в расписание работ.

Москвичи и толпы приезжих с трех вокзалов вскоре увидели на Каланчевке первое произведение деревянного зодчества 30-х штурмовых годов, тот самый шахтный комплекс, который позже стал достопримечательностью столицы.

А рядом работала шахта 22-я, неблагополучная, тяжелая, и уж очень наглядно сопоставлялись две схемы. Здесь подъемные машины, эстакада, бункера, опрокиды, здесь только что внедренные цементация грунтов, силикатизация и отбойные молотки - последнее слово техники начала 30-х годов, а рядом на 22-й устойчивая, ничем не колеблемая старина, да вдруг среди этой дремотной тишины постыдное ЧП: села на 650 миллиметров Каланчевская улица, а с ней вместе городской водовод. Кого бросить на помощь? Ясно, лучший коллектив соседней 22-бис. Берите, инженер Танкилевич, в свои руки и это хозяйство, пора, дескать, привыкать к наращиванию объемов. Это не приглашение - приказ.

В соревновании коллективов и дальше держался Метрострой принципа братской помощи и постоянной готовности передовиков растворить в своих достижениях слабые удачи товарищей. 22-бис присоединила к себе 22-ю и добровольно снизила все показатели. Но, конечно, не затем, чтобы ими довольствоваться, а затем, чтобы снова рвануть вперед и оставить позади высшие достижения.

Раскрыли улицу на 100 метров, взяли водовод на подвески, перекрыли наново штреки, отдали, оторвали от себя три месяца, но зато выровняли фронт горных работ, соединили коллективы, прояснили общую задачу. Это уже был тридцать третий год, Москва уже чувствовала стройку, отзывалась на ее нужды, отбирала тысячи молодых ударников. Москва держала стройку под контролем. В Московском комитете, в Наркомтяжпроме уже знали многих видных строителей по имени и отчеству, и Танкилевич Абрам Григорьевич приобрел к тому времени репутацию человека решительного и волевого. А раз такое дело, то нельзя ли, подумали, дать ему в соответствии с общим, так сказать, накалом еще пару шахт по совместительству. И дали шахты 30, 31, 32-ю Арбатского радиуса. В придачу, в нагрузку, а вернее будет сказать в награду. Выходные дни если и были, то только условно, символически. Но режим кое-какой соблюдался, главным образом, режим питания и сна. Все остальное - работа.

- Ежедневно я отчитывался перед двумя главными инженерами по двум разным радиусам, - вспоминает Танкилевич спустя сорок с лишним лет, и это, по всему видно, очень светлое, счастливое воспоминание. Еще бы, тебя вознаграждали новой ответственностью - это ж дороже любых премиальных!

Тридцать два года было начальнику этого сводного хозяйства "Соединенные Шахты". Рабочих насчитывалось уже почти 3 тысячи. Заводы оснащали Метрострой лучшей по тому времени техникой, но чудо было не в технике, чудо заключалось в том, что работали по высшему классу горной техники и тоннельного дела металлисты, швейники, пекари, почтовики, шоферы, конторщики... Коллектив подобрался, как говорится, одной группы крови, люди себя перерабатывали в пекле боевой непрерывки. По настоянию Танкилевича здесь должно быть названо имя Василия Евгеньевича Бельского, партийного секретаря того времени, иначе преувеличена будет роль начальника. Потому что все должно быть на своем месте, согласно метростроевской нравственной традиции.

За Каланчевской следует Кировская - увлекательнейшая была там задача для горняка! Трехсводчатый дворец на большой глубине, с большими залами, коридорами, вестибюлями. Работ там было выполнено процентов на десять, а времени оставалось полтора года. Но тут Метрострой вступил в новый этап механизации, открывались новые возможности. Бетономешалки перенесли под землю, инертные материалы гнали по трубам и ленточным транспортерам. В сутки укладывали по 200 кубов бетона. Правда, даже и на Кировской слышались голоса убежденных тачечников, торжествовавших при каждой заминке трубопроводов и транспортеров. "Да бросьте вы эту чертовщину, уберите лучше с глаз долой..." Стоит ли этому удивляться, если и сейчас еще не перевелись убежденные тачечники? Но коллектив их осадил.

Коллектив вобрал в себя 500 девушек, принципиально отвергавших работу легкую и подсобную, и многие из них приставлены были к нешуточным механизмам. Танкилевич пронес сквозь все нелегкие перипетии своей жизни трогательное воспоминание о женщинах горняцкой славы и предлагает нам теперь такой обширный список замечательных имен, что он здесь у нас просто не помещается, а кого-то обойти было бы нетактично.

Рис. 52. Группа метростроевцев после получения правительственных наград сфотографировалась с Л. И. Брежневым

Отшумели праздники пуска, шахтеры Москвы перегруппировались для нового натиска на второй очереди, а небольшая делегация метростроевских инженеров - Абакумов, Гертнер, Ермолаев, Танкилевич - поехали в Германию, Францию и Англию. За опытом? Да, конечно! Но уже и с опытом. В этом-то и был весь смысл поездки: вчерашние ученики могли уже и поучить. Страна наша выводила своих специалистов на европейскую и мировую арену.

В славе работать труднее, но метростроевцы, обласканные страной, научились преодолевать и эту трудность. Вторая очередь для инженера Танкилевича началась нелегким экзаменом на площади Свердлова. Самый центр - здесь эстакаду надо поставить так, чтобы монументальные фасады не попали на задворки шахты, и изловчиться так вывозить грунт, выданный на-гора, чтобы Москва этого не видела. В инженерном опыте Танкилевича есть и такое ухищрение: машины с породой выходят из-под бункера, их обмывают из шланга, прежде чем они покатят по столице, потом моют асфальт дочиста, свято оберегая строгое величие центра. Не сразу согласился Танкилевич возглавить эту трудную шахту. Его вызвал Г. К. Орджоникидзе:

- лушай, а если я буду твоим помощником, возьмешься?

Серго, вспоминает Абрам Григорьевич, заказал для Метростроя 42 щита, в то время как вся Европа имела только 20. Под мощным давлением наркома поставщики оснастили тоннельщиков проходческими комплексами. Коллектив Танкилевича вчетверо увеличил объемы разработок. В разгар строительства центральной станции работало одновременно больше 50 забоев. Появились погрузочные машины, скреперы, бетоновозы, цементовозы, механизмы для расчеканки швов тюбингов, механизмы для нагнетания, и малая механизация появилась. Широко пошли кессонные работы, замораживание, силикатизация, цементация... На первой очереди погонный метр тоннеля забирал 140 человеко-дней, а на второй очереди - 80.

К трем китам успеха добавился четвертый кит: стоимость.

Надо ли объяснять, почему четыре критерия успеха поставлены в такой последовательности: сначала техника безопасности и качество, потом темпы и затраты? Потому что первые два пункта - это жизнь людей.

Танкилевич составил себе нечто вроде устава руководящей инженерной службы. Дневники о прошедшем писать некогда было, он писал себе заметки на будущее. Стоит привести некоторые положения. Например, прежде всего знать проект. Быть универсалом и знать толк в тех работах, которыми руководишь. Никогда и нигде не выставлять своего я. Дорожить своими людьми и знать, кто на что способен...

- Вспоминаю эпизод в Московском комитете. Один наш бойкий и видный товарищ пожаловался на своего главного инженера. Дескать, не сработались. А кого бы вы хотели? - спросили его. - Того-то и того-то, крепкий самостоятельный работник. - Ага, раз так, то, может быть, его и утвердим начальником, а вам, дорогой, подберем работу по плечу? Так вот нас учили обращаться с людьми. Если ты чего-либо стоишь как инженер, как руководитель, сработаешься, не можешь не сработаться...

Кстати, добавляет Абрам Григорьевич, на Метрострое никого не выгоняли, такого не было, чтоб выгоняли, но на место ставили, это было. И это в конечном счете помогало людям расти. Ведь вовремя снять с человека лишнюю нагрузку так же необходимо, как вовремя выдвинуть и повысить.

Еще правило: весь коллектив должен знать, что твоя главная миссия - делать людям добро.

С этой философией Танкилевич пришел в Управление Метростроя главным инженером, проработав до этого 18 лет начальником шахты. В его насыщенной биографии есть страницы войны - Сталинград, КП нашей обороны, чрезвычайные задания ("Если хотите, чтобы было сделано на совесть, поручите это дело метростроевцам..."), есть стройки Сибири, междуреченская шахта имени Ленина, подземные стройки Москвы... И высотные стройки Москвы... Но в каких далях, глубинах и на каких высотах ни работал Танкилевич, он оставался метростроевцем по профессиональной принадлежности, по убеждениям, по темпераменту и нраву.

Главный инженер Метростроя - это не просто повышение для начальника шахты. Перед главным инженером целая новая область, прямые выходы в науку. Научно-исследовательский совет Метростроя стал фактически солидным НИИ, у него была связь с 80 лабораториями и институтами. Метростроевцы в содружестве с литейщиками ЗИЛа отлили полуторатонный тюбинг.

- Когда я работал на Западной-Капитальной, совсем еще молодой, ко мне приехали мои бывшие институтские профессора посмотреть, как оно тут на деле получается, и я вроде бы сдавал им второй экзамен... Но ведь и они тоже как бы продолжали учиться, потому что в шахте уже можно было видеть то, чего еще нет в теоретических курсах и учебниках... А на Метрострое, в мою бытность главным инженером, мы предоставили ученым все наше хозяйство как лабораторию новой техники, и своих работников, производственников, учили заниматься новой техникой в непременном сочетании с теоретической учебой...

Каждый день брать и каждый день отдавать - это и есть, собственно, инженерная формула роста, движения, победной и счастливой жизни - для себя и для всех...