Дорога к порту

Немцы рвались к Моздоку, и вечные спутники войны - понурая вереница беженцев: старики, женщины, дети - медленно брели по морскому побережью...

Они шли, отупевшие от горя и невзгод. Изредка какой-нибудь малыш с алюминиевой кружкой, скользя по слякотной от дождей тропе, робко подходил к костру, который жгли строители, - ему наливали кипятку, давали сухарь.

- Долго еще война будет, дяденька?

- Вот проложим колею, - хмуро отвечал прораб Фролов, поглаживая мальчишку по кудлатой, давно не стриженной голове, - подойдут от Туапсе патроны, снаряды, вот тогда и кончим фашиста.

- Ага, - серьезно соглашался мальчуган, - скорей кладите свою колею.

Скорей...

Они и так уже работали на втором или, может быть, на третьем дыхании - сколько их у человека, неведомо. Яростно вколачивали костыли, таскали на себе шпалы и рельсы - необходимо было проложить ветку до Гудауты, оттуда до Туапсе есть дорога. Была еще одна, главная, в горах, но она перерезана немцами.

В полночь в сырых пещерах валились на влажную соломенную подстилку, еще хранившую тепло сменщиков. Те, в свою очередь, через шесть часов поднимали товарищей. И снова - работа, работа до черноты в глазах. Так и двигались вперед, пока фашистов не отогнали на Тамань и можно было перебазироваться на главную магистраль - через перевалы, где их ждали взорванные тоннели, а грузы, скопившиеся в порту Туапсе, ожидали отправки на передовую.

Ночью, после горячей за кои-то времена похлебки, главный инженер отряда Бугаенко, лежа на соломе рядом с Борисом Ильичом и глядя на умытое, в крупных звездах, небо, сказал с присущей ему иронией:

- Да, мир слишком прекрасен, чтобы не придумать какую-нибудь гадость вроде войны. История человечества - сплошные побоища. Неймется людям.

- Чушь, - буркнул в полусне начальник отряда. - Расслабляешься.

- А может, напротив, предчувствую нечто грандиозное. Оттого и могу себе позволить шуточку. Фрицам скоро не до шуток будет. Видал, сколько эшелонов прет к Сталинграду. Это только с Северного Кавказа. А если восстановим тоннели?

Предчувствия не подвели. Утром, когда ливень превратил тропы в липкое месиво, Бориса Ильича вызвал к себе начальник Военно-строительного управления, которому был придан отряд метростроевцев, генерал-директор Петр Михайлович Зернов и, глядя с высоты своей громоздкой фигуры на щуплого тоннельщика, добродушно прогудел:

- С завтрашнего дня приступайте. - И уже серьезно, с металлом в голосе: - Срок на временное восстановление - три месяца от силы.

Борис Ильич даже не сразу осмыслил, что означает подобный срок в сопоставлении с предстоящим объемом работ. Само понятие "объем работ" звучало как-то совсем по-граждански.

Посыпались короткие вопросы, касающиеся технической вооруженности отряда. На все из них можно было ответить односложно: нет. Нет лопат в нужном количестве, нет циркулярной пилы для заготовки крепежного теса, нет топоров - ничего нет.

- Кое-что подбросим, самую малость. Остальное надо достать.

- Где - достать?

Зернов взглянул на тоннельщика не то сочувственно, не то осуждающе. В серых глазах его мелькнул холодок. Идет война, каких не бывало. Кругом разруха, ждать помощи неоткуда... Солдат, попадая в переплет, видит только врага и надеется на себя. Бывают такие ситуации...

Может быть, оба они, Зернов и Борис Ильич, подумали сейчас об этом. Зернов только сказал:

- Надо!

Магическое слово, будто вобравшее в себя все тяготы войны, символизировало человеческую волю и находчивость.

- Есть, - тихо произнес Борис Ильич и, поворачиваясь, зачем-то даже попытался козырнуть, хотя был в пальто и кепке, но у него не получилось, человек он был сугубо штатский. Улыбка на лице Зернова лишь подхлестнула его.

Прибыв на место и поставив бригаду рыть землянки, Борис Ильич с Бугаенко и бригадирами пошли на рекогносцировку - своего рода техническую разведку. Название, конечно, слишком громкое, если учесть, что отряд не располагал нужным инструментом, уже не говоря о технической документации.

Хребет и склоны горы были изрыты траншеями, земля еще пахла гарью - повсюду россыпи плесневеющих гильз, брошенное оружие, исковерканные пушки. Картина недавнего боя венчалась взорванным доверху порталом Гойхского тоннеля. Там возились саперы во главе с похожим на подростка капитаном, даже издали было видно, что опыта по расчистке тоннеля у них нет.

- Роете снизу, а сверху осыпается. Мартышкин труд! - сказал Бугаенко капитану.

- Покажите, как надо, - задиристо ответил капитан.

Бугаенко улыбнулся:

- Крепь - закон шахтного дела. Шаг прошел - закрепи. Вечером прошу на совещание.

За Гойхским тоннелем, на перевалах, было еще два подорванных: Навагинский и Ходжинский. Навагинский был разрушен гитлеровцами с особой изощренностью, в него предварительно загнали два паровоза с толом. Пробка породы - четырнадцать метров в сечении. Попробуй, возьми ее голыми руками.

...В пустом немецком блиндаже при свете карбидного фонаря шло заседание штаба отряда. Проблемой номер один была крепь. Это значило, прежде всего, добыть инструмент. Кайла давали саперы.

Неунывающий механик Богорад первым нарушил тягостную паузу.

- Поискать в пустых селеньях да пошарить в траншеях - думаю, что-нибудь найдется.

Потом прораб Янков, коренастый, с упрямым подбородком, заметил начальству, что прежде всего надо бы подумать о горячем питании, люди не железные, в конце концов. И тут опять-таки не кто иной, как механик Богорад, сообщил, что в одном рву он обнаружил утром полевую кухню. Почти целая - так, кое-что подварить, да одно колесо поставить, на первый случай можно и без колеса. А что касается теса, то можно, между прочим, вручную пилить деревья на кряжи и топорами отщеплять доску.

Даже несведущему человеку было ясно, какого труда будет стоить заготовка сотен кубов теса таким способом. Но в эти минуты люди, казалось, гнали самую мысль о подсчетах. Просто каждый чувствовал плечо товарища, и это внушало надежду: вытянем. Главное, есть цель...

Борис Ильич подвел итог. Работа сменная, круглосуточная и сразу на всех трех тоннелях.

- Распылим силы, - возразил Бугаенко, которому на этот раз было не до шуток.

Обычно сдержанный, Борис Ильич, перебивая своего главного инженера, повысил голос, отчего даже слегка закашлялся:

- Именно - на трех. Всем на одном пятачке не развернуться, только мешать будем друг другу. Да и поезда все равно не пройдут, пока не сделаем все три тоннеля. Первый же нас измотает вконец, а так - раз уж начали - кончим все три. Свободной силой поманеврируем.

Бугаенко с некоторым удивлением взглянул на Бориса Ильича, которого всегда считал не столько организатором, сколько "ученой головой". А тут - смотри-ка... С тактической точки зрения расчет верен. И психология учтена.

- Далее, - закончил Борис Ильич, - материально-техническая база, быт, питание. Тут нужна расторопность, хозяйственная жилка. Назначаю своим зампохозом товарища Богорада Игоря Петровича. Возражений нет?

Возразить мог бы сам Богорад, всегда гордившийся своей профессией механика, но он лишь вздохнул, понял. И начальник отряда, ожидавший протеста, почувствовал, как гора свалилась с плеч.

Рис. 42. А. Н. Душкин - автор лучших станций 'Маяковская' и 'Кропоткинская'

- Спасибо, - сказал, - я знал, Игорь Петрович, что вы нас выручите. Итак, в пять утра - подъем.

А утром началось...

Ни раньше, ни потом, никогда не приходилось им еще так работать. В полном мраке, в густой - не продохнуть - пыли забоя, к которой добавлялась едкая копоть лучин. Лучины - единственное имевшееся освещение - придумали сами рабочие... Чад. Раздираемые кашлем легкие. Но без света крепь не поставишь, без крепи не пробьешь тоннель, а без тоннеля фронт не получит снаряды и продовольствие.

Порой кто-нибудь не выдерживал, его вытаскивали наружу - хлебнуть воздуха. Одному пожилому проходчику стало совсем худо, его понесли в блиндаж. На полпути, очнувшись, он соскочил с носилок и с укоризной сказал товарищам:

- Куда вы меня несете? Что я, раненый? Здоровых солдат в госпиталь не кладут...

Да, это была работа под стать войне.

Казалось, в тоннеле, в этом кромешном аду, где слышался стук кайла да хриплое дыхание, работал стальной механизм с челок еческим сердцем. Сердце держалось любовью к родным и близким, оставшимся в далекой полуголодной, воюющей Москве, и ненавистью к врагу.

Едва ли не через день приезжал Зернов - исхудавший, с темными подглазьями - вникал в мельчайшие детали восстановления, давал советы, торопил:

- Время, друзья, время не ждет.

- Вы же нам отпустили три месяца.

- Это я - вам. А что вы отпустили сами себе? Нажмите, прошу, минута дорога.

На утренней зорьке знакомой тропой начальник отряда отправлялся на перевалы, к двум другим тоннелям. Бугаенко, правда, всегда был на месте, но Борису Ильичу казалось, что без него дело движется медленно.

Пошел он и сегодня, чувствуя тяжелевший на боку трофейный "вальтер": в горах попадались заплутавшие немцы. Был он близорук и, случись беда, едва ли смог бы воспользоваться пистолетом, и все-таки с ним, что ни говори, веселей. В рассветной тишине ухала сова, эхо катилось по лесным ущельям. Призывно трубил олень. В чащобе занимался птичий щебет. Горы жили своей, невидимой глазу жизнью.

В эти минуты он мог немного отвлечься, подумать о жене, оставшейся с малышкой дочерью в Москве. Как они там без него? С женой и до войны-то мало виделись. Работа, заседания, общественные нагрузки. На мгновение к нему словно бы пришло ощущение безвозвратной потери. Молодость не вернешь, промелькнула в трудах и заботах, а потом - война... И словно бы наперекор всему, с каким-то необъяснимым упрямством стал мечтать о том, как они с женой заживут после войны. Только бы победить, одолеть эти коричневые полчища, добравшиеся аж до Кавказа.

И чем больше он думал об этом, тем дальше уходили воспоминания, вытесняясь будничной маетой. Три дня не был он на Навагинском. Как побыстрей доставлять материалы к тоннелю через бурную Шыпшу - мост взорван. В день по столовой ложке не годится, сорвем сроки.

Он вышел на перевал и замер, не веря глазам.

С крутого берега к тоннелю тянулись стальные тросы. По ним, как по канатной дороге, скользила платформа с людьми, сверкали на солнце кирки и лопаты. Потом пошла вторая, груженная тесом. Начальник отряда двинулся как слепой. У самого берега, на круче, столкнулся с Бугаенко.

- Где ты все это раздобыл? - спросил чуть слышно.

- Вагонетки - трофейные, под откосом, канаты - в разбитом альпинистском обозе. И домкраты там же. Поддомкратим - и на тележках под гору.

- Ну... спасибо.

Впервые ему изменила выдержка, отвернулся: ветер, что ли, вышиб слезу? Молча обнял Бугаенко, слова застряли в горле - не вымолвишь.

За три дня до намеченного срока под всеми тремя тоннелями, стоявшими на временной крепи, со стороны порта прошел первый эшелон. Метростроевцы проводили его глазами и повалились наземь - спать. Дойти до землянок не было сил.

К этому времени землянок, к слову сказать, оставалось немного. Богорад со своей хозкомандой успел поставить на рельсы несколько отслуживших вагонов - под жилье, инвентарь, кухню, походную кузницу.

Так в горячей прифронтовой купели рождался отряд на колесах, мобильная колонна.

Поступивший от Зернова новый приказ о переброске к Новороссийску застал метростроевцев в полной готовности. Накануне Бориса Ильича вызывали в Москву, в главк, за подробными указаниями, и он впервые за два года встретился с женой. Она ждала его на Курском вокзале с букетиком фиалок.

Торопливые объятия. Запавшие сияющие глаза. И расспросы, расспросы: как здоровье, как дочка, чем питаетесь?

- Все хорошо, главное, ты жив-здоров...

Он-то знал, каково им приходится, кое-чего подкопил от своего пайка. Даже плитку шоколада для малышки.

- Вот и порадуешь ее сам! К вечеру возьму из садика. А сейчас мне на работу. Пока...

- До встречи.

С дочерью так и не смог толком повидаться. Едва успел заскочить домой помыться - ив главк, а когда вернулся, она уже спала. У жены случилось дежурство. За двое суток, может, час и пробыли вместе...

А среди развалин Новороссийска, куда он прибыл с полномочиями главка, уже закипала жизнь. Люди возвращались в родной город в одиночку и группами, толкая перед собой повозки с детьми, скарбом. Но это были уже не те беженцы, которых он видел на кавказском взморье: слышался смех, веселые оклики. Девушки в пестрых косынках, с исхудавшими лицами с утра осаждали штаб тоннельного отряда - просились на работу.

Прибывший с отрядом замполит Анапольский, мужчина сурового вида, никому не мог отказать. К тому же рабочие руки нужны. А тут, хоть и женщины, все же подмога. Их оформляли санитарками, подсобницами, связистками - благо с перевалов увезли трофейные катушки с кабелем, полевые телефонные аппараты. Да и Зернов кое-что подбросил, особенно пришелся впору движок.

- Это же электричество! - ликовал зампохоз Богорад, отрастивший к тому времени бороду, - девчата звали его "батей". "Бате" не было и тридцати.

А в горах, над морем, среди обломков прокатившейся войны, ждала людей работа. Два взорванных тоннеля: Большой и Малый Новороссийские. Теперь уже не из порта, а в порту Новороссийск, ставшем главной базой Черноморского флота, ждали подкреплений с Кубани. К примелькавшимся в штабе отряда военным прибавились моряки, буквально взнуздавшие строителей: просили, грозили, требовали - давай дорогу!

Рис. 43. Маркшейдеры проверяют направление трассы

Уже при первом осмотре завала прораб Яцков предостерегающе поднял руку:

- Тут снаряды заложены...

- Обезвредим, - отозвался Бугаенко, рассматривая открытую кладку, - не впервой.

Но замполит недаром учил бдительности, да и Яннов был учен войной. Что-то очень уж подозрительно: взрывчатка на виду, нет ли тут подвоха? Оказалось, есть. Нашли вскоре замаскированную минную камеру. И все же не обошлось без жертв - вокруг на взгорьях и в самом тоннеле немало было понатыкано мин. Малейшая неосторожность оборачивалась бедой.

А Зернов между тем требовал ускорить темпы, и начальник отряда при очередной встрече с генерал-директором вспылил, наотрез отказавшись от опасной спешки. Зернов промолчал и после внушительной паузы, слегка остудившей Бориса Ильича, сказал раздельно:

- Война. На Тамани гибнут тысячи... - Потом, смягчившись, добавил: - Уменьшите риск, где только можно. Прежде всего усильте освещение, добавьте крепь под карнизы. А сейчас поедем посмотрим на участок.

На месте стала ясна картина. Взрыв тоннеля на выходе образовал глубокую выемку, заваленную тысячами кубов породы. Таскать вручную - на полгода хватит. Зернов только головой покачал: "Да, задачка не из легких". Прибывшие вместе с ним военные помалкивали, стараясь скрыть растерянность. Один только Янков чему-то усмехался. Или начальнику отряда показалось? На пропыленной робе Янкова поблескивал орден Ленина, полученный еще на Дальнем Востоке, который он никогда не снимал. Может, ему было весело оттого, что недавно к нему приехала жена, взяв под свое начало сразу и кухню и хлебопекарню?

- У тебя есть предложения? - спросил Борис Ильич, несколько даже раздраженный неуместно довольным видом прораба.

- Есть, - сказал Янков, ладонью стерев улыбочку, - если возьмем грех на душу. В городе, на цемзаводе, должны быть вагонетки, нужно только вытащить их из развалин. Опять же снять рельсы и кое-что еще. Когда еще завод восстановят... Мы же все вернем! - загорячился Янков. - Так что и не грех вовсе, а? Борис Ильич?!

- Ну, удачи вам, - обронил Зернов, деликатно отвернувшись и позвав за собой своих спутников. Он знал щепетильность Бориса Ильича, а тот, в свою очередь, знал, что за срыв задания спуску не будет. И он взял на себя "грех", иного выхода не было. И оттого, что решился, слишком уж торжественно для такой минуты прозвучал его устный приказ о назначении Янкова начальником участка.

- Спасибо за повышение, - засмеялся Янков.

Нет, ему было совсем не весело, просто смертельно устал человек за последние месяцы, а тут подвалили новую работенку. Яцкову тут же было разрешено три часа сна.

Зернов появился через неделю - и не узнал участка, который был похож теперь на отлаженную станцию разгрузки.

Вместе с вагонетками, приспособленными для узкоколейки, пригнали мотовоз. Теперь он шел к отвалу по широкой колее, таща за собой состав с грунтом и еще два состава толкая по бокам.

Зернов, опытный строитель со стажем, ничего не сказал, понаблюдав с полчаса за работой, - он-то знал, чего все это стоило, - лишь спросил фамилию начальника участка. А вот зачем спросил - об этом узнали через месяц после того, как эшелоны полным ходом шли сквозь тоннели на Новороссийск. Указом Президиума Верховного Совета СССР Ивану Алексеевичу Яцкову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Первый Герой Труда - метростроевец военного времени.

И еще был митинг, на котором с наспех сколоченной трибуны-времянки выступал, благодарил за отличную работу тоннельщиков и всех, кто им помогал, невысокий, седоватый, в очках, командующий фронтом Петров. Он говорил тихим, чуть приглушенным голосом, ничуть не изменившимся и после того, как над ними, вынырнув из облаков, закружилась немецкая "рама". И никто в толпе не пошевелился, слушая генерала, объяснявшего положение на фронтах.

В отряде уже знали, что немцев гонят к Севастополю и есть приказ о переброске отряда в Крым. Тоннельная эпопея продолжалась.

Перед Крымом был еще один вызов в Москву и встреча с женой и дочерью. На этот раз им повезло, успели даже сходить в кино. Шла военная хроника, и странно было видеть мелькавшие на полотне фигурки с автоматами, атакующие горные гнезда врага, те самые, что Борис Ильич покинул несколько дней назад. Они напоминали о том, что война в разгаре и его ждут в Крыму.

Главк радовал какой-то особой военной четкостью в работе. Вся документация была оформлена за полдня. Утром его ждал спецсамолет на Симферополь, куда по заранее посланной телеграмме уже подъезжал тоннельный поезд. Туда же шли необходимые материалы.

...Вечером с Мекензиевых гор, где находился теперь штаб отряда, было видно зарево над Севастополем. Впереди лежали взорванные тоннели и Камышовский виадук, обрушенный посередине.

- Знакомая картина, - ворчали бригадиры, - а все равно каждый раз ломай голову.

Так оно и было. Каждый тоннель преподносил людям свои сюрпризы. Северный выход Сахарного был не просто завален, подрыв насчитывал сорок метров высоты. Оставался тонкий скальный потолок, крепить на такой высоте, да еще вручную, невозможно. Сверху все сыпалось, угрожающе нависал карниз на выходе. Сбоку тоннель напоминал огромную разинутую пасть. Даже ветераны притихли. Но голос Бугаенко на планерке звучал необычно бодро:

- Товарищи, у вашего начальства, как вы сейчас поймете, тоже котелки варят. - И главный инженер сообщил принятое руководством отряда решение: - Работа под дамокловым мечом исключается. Никакой крепи. Купол вскроем сверху, снаружи, стены подорвем. Тоннель станет короче, только и всего. А куда сбрасывать породу - это и слепому ясно.

В самом деле, от тоннеля к обрыву был проложен целый веер накатанных до блеска рельсов. Все двинулись к откосу, с осторожностью заглядывая в пропасть, где белой пеной клубился прибой.

Многое повидали эти люди на горных перевалах, но никогда еще война не представала перед ними в такой саморазрушительной жестокости. Немцы накануне своего бегства сбросили в море все, что могли, - технику, обозы, танки и даже санитарный поезд "Адольф Гитлер", в котором еще оставались раненые. Жутко было представить себе это.

- Ну и звери ж, - только и смог сказать замполит, - довоевались.

На берегу подобрали вагонные колеса, моторы, запчасти от машин, исковерканным ломом валявшиеся среди камней.

Севастополь, уже освобожденный, принявший флот, как некогда Туапсе и Новороссийск, требовал путей. И прораб Фролов предложил железнодорожникам, работавшим на восстановлении виадука, начать соревнование. Представитель их, усатый дядька в новенькой форме, окинув взглядом тоннельный провал, снисходительно улыбнулся в ответ.

- Вызов принимаем, - сказал он. - Ежели запросите пардону, мы уж вас, так и быть, подождем. Все одно - мы без вас, как вы без нас, - путь один.

- Это точно, - согласился Фролов, - протянем связь для взаимной информации. Ну и для этого... для пардону: не кричать же вам через гору.

Работалось в этот раз куда веселее прежнего. Дело шло к победе. Техника была. Площадка хорошо освещена. Да и отряд вырос вдвое. К тому же наладился быт, потому что многие метростроевцы к этому времени переженились на новороссийских девчатах. Словом, к назначенному сроку тоннель был готов. Когда уложили последний рельс, Фролов, весело щурясь, снял телефонную трубку, но Бугаенко остановил его:

- Не то, Семеныч, не тот будет эффект. Они твой голос как-нибудь переживут. А вот мы пошлем к виадуку "овечку", и пускай подудит у них над ухом.

И "овечка" стала дудеть у самого подхода к виадуку, требуя пути. И до того разозлила железнодорожников, что те даже стали палить из автоматов в воздух. Однако сигналы подействовали - всю ночь не уходили строители с виадука, работая в полном составе.

Утром 10 августа 1944 года путь на Севастополь был открыт.