Участие каторжан и ссыльных

Кнута в оглобли не впряжешь.

В. И. Даль.

XVII столетии царь Федор повелел: "Воров, которые пойманы будут, и которым за их воровство доведется чинить казнь: сечь руки, ноги, и тем ворам рук и ног не сечь, а ссылать в Сибирь на пашню с женами и детьми на вечное житье".

Определили и пункт ссылки - "Дауры", в далеком Забайкалье. Вела туда "Владимирка". А за Уралом плыли по рекам. Тропами через лесные трущобы ссыльных вели с проводниками-туземцами. Первые ссыльные и беглые от помещиков осваивали Сибирь.

В царствование Петра I каторжане строили Санкт-Пебербург, каналы, крепости, порты. Попадали к ним и инакомыслящие. Николай I узаконил каторгу и ссылку для наказания противников режима власти после восстания декабристов. А. П. Чехов писал: "Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей. Сгноили зря. Гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст".

Писатель С. В. Максимов познакомил Россию с особенностями старинной каторги. Джордж Кеннан, побывавший в Чите и в тюрьмах нерчинской каторги до начала строительства Транссиба, описал места заключения тех лет. Его книга "Сибирь и ссылка" получила в народе название "Библия революции". Но она не была издана полностью при царях и не издана до сих пор.

Деятели науки пытались всесторонне и даже философски обосновать нравственность и благое действие репрессий. "Положение о политическом надзоре" разъясняло: "Ссылка и надзор - не наказание за преступления уже совершенные, а политические мероприятия, предупреждающие возможность преступлений... в будущем". Так что, и обижаться на мудрость царскую совсем ни к чему.

Людей ссылали без суда, без следствия и без срока. В Сибирь отправляли даже подростков. Математика и астронома А. А. Кропоткина сослали, как брата анархиста П. А. Кропоткина. В. Г. Короленко первый раз попал в ссылку "по ошибке". Правда, потом он отказался от присяги императору, и его сослали уже без ошибки.

Повальный надзор, сыск, доносы и провокации давали Сибири мыслящих, энергичных и деятельных людей, но опасных для царского режима. И не случайно, сибирский мужик был свободолюбив, дерзок и смел. С каждым годом все больше невольников проходило по этапам в далекое Забайкалье. В разговоре с "особо опасным преступником" Н. Г. Чернышевским на одном из трактов ямщик совсем не случайно сказал: "Кто за народ стоит, все в Сибирь идут, это мы давно знаем".

В начале прошлого века чиновники главного тюремного управления стали задумываться - где найти работу для подневольных? Чем занять армию людей, осужденных на каторгу и ссылку? Предложения направить арестантов на строительство гужевых дорог и каналов, на улучшение речных путей сообщения не находили сочувствия даже в стенах тюремного управления. От такой ответственности отказались и губернаторы.

Опытные церберы каторги объяснили им, что ни к чему нарушать вековые священные законы. Немногочисленная стража надежно охраняла опаснейших людей в тюрьмах и в бараках за высоченными заборами, в изолированных от населения местах. Переходы к шахтам, рудникам, каменоломням, где трудились арестанты, пролегали по установленным и проверенным маршрутам и занимали эти переходы небольшое время. Ссыльные жили под гласным или негласным надзором, и каждый их шаг был также известен и полиции, и жандармам. Но ведь и при таких, казалось бы, проверенных за многие годы и строгих порядках бывали побеги и не так уж редко!

Что же будет на дорожном строительстве? Дорогу прокладывают в безлюдных местах, через горы, леса и реки. Как охранять невольников? Как предотвратить встречи с вольными людьми? И к чему это? На Руси дармовых рабочих многие тысячи! Зачем же обременять себя опасной работой с подконвойными?

Но правительственных чиновников ничем нельзя было убедить. Из года в год росли армии заключенных, особенно политических. А за ними требовался особый надзор и их полнейшая изоляция. В тюрьмах давно не хватало места. В середине прошлого века создали арестантские роты гражданского ведомства в подчинении главного управления путей сообщения и публичных зданий. Но опыт не удался. Затраты оказались чрезмерно велики, а пользы от этой опасной, по мнению железнодорожных чиновников, затеи не было. "Вольные" не хотели работать с "бандюгами". Гражданские роты вернули в ведение Министерства внутренних дел.

В начале шестидесятых годов с открытием каторги на Сахалине в других тюрьмах стало немного свободнее. Только ненадолго. Прокуроры обвиняли, суды судили, и число подневольных росло. Сахалинскую каторгу открывали для особенно опасных преступников. Но надежды на "морскую тюрьму" не оправдались. По официальным данным, в побегах с Сахалина участвовали трое из каждых пяти каторжан. Из них возвращались или были пойманы трое из каждых четырех бежавших. Правда, многие беглецы гибли в Сибирских дебрях. Но были и неудержимые и сверхотчаянные. Наверное от них осталась в народе песня:

Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня не поймала.
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала...

В 1905 году Сахалинскую каторгу закрыли. На заре железнодорожного строительства в России несколько сот каторжан отправили на постройку Московско-Курской дороги и ее продолжений на Киев и Харьков. Участвовали невольники и в строительстве Воронежско-Азовской, Вологодско-Архангельской и вторых путей Варшавской дороги. Ссыльные поселенцы и арестанты трудились на возведении гужевой горной дороги вокруг Байкала. Но партии заключенных были небольшими. Ничего, кроме непрестанных забот, хлопот и крупных расходов от труда арестантов не было.

Преследования революционеров-интеллигентов, рабочих-стачечников, мятежных студентов, поднимавших восстания крестьян, привели к переполнению тюрем империи. Но волнения и судебные процессы не прекращались.

Новые тюрьмы росли быстрее заводов и фабрик. И все равно они переполнялись. По этой причине, начиная с мая 1894 года, генерал-губернатор Восточной Сибири приказал привлекать на постройку Сибирской дороги в пределах его губернии любое необходимое для выполнения работ число арестантов из Александровского централа, из других тюрем Енисейской и Иркутской губерний, а также всех физически здоровых и годных для тяжелого труда ссыльных поселенцев и членов их семей.

Ремонтировали каторжане большой Московский тракт в Томской губернии, работали на Уссурийской и Кругобайкальской магистралях. На берегах Байкала арестанты строили мосты, разрабатывали каменные карьеры, очищали скальные выемки от камней, угрожавших обвалами на рельсовые пути, мостили гужевую дорогу там, где озеро грозило размыть {основания насыпей.

На второй год строительства Забайкальской дороги подконвойных ВЫХОДИЛО на работы около трехсот человек из шести тысяч строителей. Впоследствии, впервые с начала работ на создании Транссибирской магистрали, число ссыльных, поселенцев и каторжан перевалило за четыре тысячи.

На строительство гужевой дороги, призванной по первоначальному замыслу открыть путь от станицы Сретенской до Благовещенска и даже через Хабаровск до Николаевска-на-Амуре, первые партии арестантов поступали в 1896 году.

Дорога эта должна была заменить Амурскую железную дорогу. В народе ее прозвали "колесухой". На постройке этого тяжелейшего тракта по заболоченным долинам Амура ежедневно гибли люди. Тракт огибал многочисленные протоки многоводной реки, пересекал склоны хребтов, бесчисленные реки и речушки.

Взамен погибавших людей непрерывным потоком прибывали все новые и новые арестанты. После подавления революции 1905 года стали поступать политические каторжане. Работам не было конца - края. В период наибольшего размаха на строительстве "колесухи" трудилось до трех тысяч человек.

В "Обзоре Амурской области" за 1908 год записано: "Главный почтовый тракт области проходит по берегу реки Амур и делится на вьючный и колесный: первого 899 верст, второго 754 версты, пользуются им в Летнее время, когда вследствие мелководья пароходное движение на Амуре приостанавливается, а также глубокой осенью по закрытии навигации и весной до открытия таковой. Между Хабаровском и Благовещенском в этой году открыт сквозной почтовый тракт по новой магистрали".

Годом окончания работ на "главном почтовом тракте" посчитали 1908 год, хотя за Хабаровск тракт не прошел. В отчете губернатора западный его участок назван "не имеющим значения для Забайкалья". В 1909 году каторжан, высвободившихся на "колесухе", вернули в тюрьмы. Мизерные масштабы использования труда каторжан на массовых работах в столице не одобряли. Однако, продолжая противоборство, тюремные и гражданские чины на местах и не думали искать взаимоприемлемых решений.

К началу строительства Амурской железной дороги не было недостатка в вольнонаемных рабочих. Массы бедняков, отверженных людей из центральных областей России с большим избытком обеспечивали спрос подрядчиков" Тюремщикам создавшееся положение казалось безвыходным.

Наступил 1910 год, когда голодные, готовые к любому труду люди не выдерживали тяжелых условий жизни. Не могли больше терпеть непосильных нагрузок и постоянного обмана. Забастовки и стачки в Приамурье не прекращались. Заканчивались они повальным уходом рабочих на пристани.

Выданных авансов с них не взыскали. Выдавали разрешения на бесплатный проезд на родину. Обеспечивали продуктами на дорогу. Напуганные подрядчики не считались с расходами. Летом 1910 года со стройки ушло более пяти тысяч человек. Но уход продолжался.

В такое жаркое время спохватились и вспомнили о возможности использования в Приамурье труда каторжан и ссыльных. Десятого мая 1910 года на строительство прибыли первые партии заключенных из Александровского централа. Все лето поступали осужденные с Нерчинском каторги, из Сибири, из Европейской России. Но люди, прибывавшие на Амур, были почти непригодными для тяжелого труда.

Тюремщики, получив предписания отправить каторжан на строительство Амурской дороги, постарались избавиться от хилых, немощных и больных. Люди прибывали, но работать было некому. Начальник главного тюремного управления Хрулев гневным и строжайшим приказом потребовал оставлять в тюрьмах и не отправлять на строительство на Амур больных, слабосильных, склонных к побегам, своевольных и дерзких, всех уроженцев Кавказа, евреев и политических заключенных. Приказ никто не посмел нарушить. Работы продолжались успешнее. Если в 1911 - 1912 годах намечалось использовать на новостройке до шести тысяч человек, то на самом деле работало до восьми тысяч заключенных.

Арестантов привозили в "телячьих вагонах" по железной дороге, высаживали на речных пристанях Шилки и Амура. Командами под конвоем вели до мест, где в скором времени широко раскинулись ныне всем известные станы каторжан. Особенно крупные лагери разбили в Раздольном близ Могочи, на Черняевской ветке - "Соколовский стан" - и на берегу Амура у Хабаровска, где строился мостовой переход через многоводный Амур.

На местах будущих станов арестанты строили отдельные дома для стражи и для администрации, а для себя - бараки на 150-200 человек в каждом. Появились скотные дворы, ледники, амбары, бойни, сапожные мастерские, кузницы, смолокурни, лесопилки, сараи для обжига кирпича, пороховые погреба. Но в первую очередь на каждом стане открывались двери новых церквей.

Каторжане выжигали известь, делали кирпич, пилили лес, ремонтировали плуги, бороны, сеялки, сенокосилки, молотилки, веялки. Они выращивали скот, овощи и картофель, сеяли пшеницу и овес, собирали обильные урожаи. Там, где вольнонаемный труженик не смог бы себя прокормить, "каторга", не считаясь с затратами средств и с гибелью людей, развивала большое хозяйство. Быт каторжан здесь был в какой-то мере обустроен.

Только так было не везде. От Байкала до моря о жизни заключенных не беспокоились. На Уссурийскую направляли каторжан с Сахалина. Казармы, собранные из бревен без конопатки стен, ни внутри, ни снаружи не оштукатурили. В бараки на сто пятьдесят человек набивали до трехсот. Спали они вповалку на двухъярусных нарах и на полах. Одежду и белье, промокшее потом и под дождями, сушить было негде.

От невысыхающего белья, хламиды и обуви, от остатков пищи, от махорочного дыма затхлый и кислый воздух в бараках висел постоянно, как туман. Зимой было холодно. С промерзших стен и одинарных оледеневших окон сочилась вода. На земляном полу вода замерзала. В довершение всех невзгод и летом, и зимой людей мучали клопы, вши и блохи.

"Урочное положение для строительных работ", утвержденное еще в 1899 году, администрация и надзиратели никогда не выполняли. Рабочий день продолжался все светлое время дня. Хлеб получали глинистый с мякиной и с дробленым зерном. От грязноватой на вид похлебки шел густой запах прелых и протухших продуктов. Постоянно голодные арестанты долго привыкали к такому зловонному вареву.

В газетах и журналах Сибири сообщали примеры, когда станы для заключенных совсем не строили. Люди жили в земляных пещерах, вырытых в косогорах или в обрывах речных склонов. Описывали, как подконвойных содержали под открытым небом до снежной осени. При сильном похолодании и морозах их переводили в бараки, где не было даже печей. Люди согревались теплом собственных тел. При постройке Амурской дороги каждый пятый заключенный с утра до ночи чинил обувь для своих сокамерников: сапог или ботинок иногда не хватало даже на один день работы в лесной чащобе, среди камней и особенно на болотах.

Зимой заключенные пилили лес, готовили шпалы, брус, доски. Чтобы оттаяла земля, вдоль будущих канав и выемок ворохами накладывали сучья, щепу, выкорчеванные с просек корневища, стволы сухостоя. Поджигали древесные завалы. Грелись у костров и пожогов. Задыхаясь от дыма и пепла, копали канавы. В скалах прорубали выемки. В карьерах ломами и кирками добывали песок и гравий. Зимой в ход шли молоты и клинья.

Несмотря на тяжелейшие условия труда и быта, охотников уйти в страшную тайгу, чтобы выбраться на волю, было мало. Сбежавшие, как правило, погибали. Удерживали и зачет: за два дня выполнения заданий засчитывали три дня заключения. Немалую роль играли денежные доплаты. Арестантам выдавали на руки десятую часть всех заработанных денег и всю сумму, начисленную за выполнение работ сверх уроков.

При окончательных расчетах освобождаемым из-под стражи приходилось на руки до 66 копеек за каждый отработанный день. На этих выплатах лагерные начальники наживали целые состояния. Только на Уссурийской дороге разоблачили присвоение тюремщиками трехсот тысяч рублей из сумм, заработанных бывшими арестантами, но не выплаченных им при освобождении.

Если партия заключенных выполняла урок, то все охранники получали не только денежное вознаграждение, но и кое-какие льготы. Надзиратели делали все, чтобы получить побольше денег. Начинали с угроз и ругани и переходили к избиениям и истязаниям, заставляя невольников сделать больше и лучше. Нередко на строительстве находили труп не в меру ретивого надсмотрщика. За такими находками следовали зверские расправы и издевательства над виновными и ни в чем не виновными заключенными.

Задания уроков на каждый день большинство заключенных выполняло. На Забайкальской и на Амурской дорогах средняя выработка каторжан превышала выработку вольнонаемных. Как ни удивительны эти факты, объяснялись они довольно просто. Каторжанин имел готовый ночлег, одежду, обувь, какую-никакую пищу. Ему начисляли деньги и выдавали на руки за сделанное сверх урока.

Вольнонаемный же труженик вместо денег получал талоны, имевшие хождение только в амбарах подрядчика. Все заботы о приготовлении пищи, о воде, о хлебе, о жилье, о дровах, починке одежды и обуви, о своей семье - лежали на его плечах и заниматься этими делами он мог только во время, свободное от труда на стройке.

Однако подрядчики по-прежнему не хотели, чтобы у них трудились заключенные. Они доказывали и разъясняли высшей администрации, что работать с заключенными очень опасно, а обеспечить высокое качество работ невозможно. Ссылались при этом на хитрые подвохи каторжан. Эти доводы нужны были подрядчикам только для маскировки истинных взаимоотношений строительной администрации с тюремным ведомством и с вольнонаемными.

Что можно взять с арестанта и положить в собственный карман? Совсем ничего! Ведь расчеты за подневольный труд велись только через банк. Зато обманывая, обсчитывая и штрафуя безграмотных мужиков, произвольно увеличивая им нормы уроков, отпуская по баснословно высоким ценам даже испорченные и негодные продукты и товары из собственных кладовок и лавочек, рядчики и подрядчики быстро богатели.

Заканчивались основные работы и пустели арестантские станы. Каторжан увозили в другие места. Построенный рельсовый участок сдавали эксплуатационникам. На последней очереди Амурской дороги в 1913-1914 годах было всего лишь около четырех тысяч заключенных. В 1915 году из-за ожидания двух ферм полностью прекратили работы на мостовом переходе через Амур. Закрыли Хабаровский каторжный стан. В Могоче для выполнения хозяйственных работ оставалось около шестисот подконвойных.

На месте, где сейчас стоят многоэтажные дома Могочинского районного центра, в 1909 году шумела тайга и не было ни одной избушки. Жили в Могоче только холостяки и молодожены. Арестанты обеспечивали их всем - развозили по квартирам воду, пилили и кололи дрова, мыли полы, стирали белье. Они же ремонтировали станционные пути. Для снабжения паровозов заготавливали в тайге дрова. Добывали в карьерах балласт и развозили гравий по линии для ремонта пути.

До февральской революции трудились заключенные на достройке Амурской железной дороги и на ее эксплуатации. Именно здесь впервые в истории строительства стальных путой в России применение труда осужденных на каторгу и ссылку приняло крупные размеры.

Если на строительстве других дорог объемы работ, выполненные заключенными, не превышали четырех-шести процентов от всех трудовых затрат, на Забайкальской - двадцати процентов, то на Амурской дороге в отдельные периоды доля труда каторжан достигала почти одной трети от всего сделанного.